Джордж Кокс - Моя первая белая клиентка[ Смерть в Панама-Сити. Моя первая белая клиентка. Змея]
— Нет, — ответил Рассел.
— Ты улетишь отсюда в пятницу в восемь двадцать утра и будешь в Нью-Йорке рано утром в субботу. — Он отложил в сторону свою сигару. — Но, черт возьми, можешь не лететь этим рейсом, если не хочешь.
— Все в порядке, Макс, — ответил Рассел, удивляясь, почему затеял этот разговор. — Думаю, мне доставит удовольствие посмотреть те места.
— Тоща не о чем спорить, — Дарроу открыл второй ящик стола и оглянулся на шкаф, стоявший позади его кресла. — Где-то была коробка, — сказал он, поднимая портсигар, — и кусок шпагата. Может быть, в спальне? Будь добр, посмотри на столе.
Рассел прошел в спальню и нашел и коробку, и бечевку. Когда он вернулся, Дарроу достал маленький ящичек.
— А это я приготовил для мальчика, — сказал он. — Мне кажется, мать не будет возражать, чтобы у него была такая вещица, как ты думаешь?
Рассел покачал головой, тронутый и немного пристыженный, когда увидел золотую медаль с изображением святого Христофора на тонкой золотой цепочке. Лицо Дарроу явно смягчилось, когда он уложил медаль, завернул ящичек в целлофановую пленку, потом уложил в другую коробку портсигар и перевязал бечевкой.
— Позволит ли тебе воспитание, которое ты получил в Новой Англии, заявить в декларации, что это подарки для тебя лично? — спросил он, подвигая оба ящика к Расселу через стол. — Таможенники обычно не беспокоят таких солидных путешественников, но на всякий случай оцени портсигар в пятнадцать долларов, а медаль — в сорок, если, конечно, захочешь.
Пока он говорил, где-то поблизости раздался звонок, и он встал и прошел через спальню. Вскоре Рассел услышал, как открылась входная дверь и затем — звук женского голоса. О чем был разговор в гостиной, так и осталось неясным, потому что пару минут спустя раздался новый звонок.
Несколько секунд после этого стояла тишина; затем он услышал легкие и быстрые шаги, направлявшиеся в его сторону.
Увидев женщину, он встал. Увидев его, она застыла в дверях. Это была яркая брюнетка в безукоризненном легком костюме и белых с голубым туфлях. Чуть полноватая, отлично сложенная, ухоженная, она держалась очень прямо, чуть надменно, что выгодно подчеркивало ее высокую грудь; кожа у нее была гладкой и белой, а ярко накрашенные красные губы — маленькими и пухлыми. Рассел решил, что ей около тридцати. Что-то в чертах лица придавало ей гордый и царственный вид.
В ее карих глазах заметно было возбуждение и удивление, а заодно еще и интерес, и что-то в глубине глаз подсказало ему, когда их взгляды встретились, что эта встреча может многое сулить человеку, который захотел бы завладеть ее вниманием и удержать его. Но краткий миг прошел, и гостья вопросительно оглянулась через плечо.
— Все в порядке, — кивнул Дарроу, показав на Рассела. — Это мой старый друг. Человек, заслуживающий доверия.
Он распахнул дверь в контору ресторана и проводил ее туда, взяв под руку. Потом заторопился назад, но, не меняя выражения лица, успел сообщить:
— Могут быть неприятности.
Теперь от входа Рассел слышал мужской голос, хотя слова сначала были неразличимы. Когда же спорящие подошли ближе и он стал разбирать слова, Джим встал и передвинулся таким образом, чтоб видеть через спальню, что происходит в гостиной.
— Мужчина имеет все права защищать от воров свой дом, — срывался голос вновь пришедшего. — И то же самое относится к его жене.
Дарроу медленно отступал назад, безвольно уронив руки. Мужчина, стоявший перед ним в белом костюме и шляпе-панаме, был невысок, крепкого сложения, на вид за пятьдесят, с тонкими губами, костистым лицом и маленькими, четко очерченными усами. Он двигался по-военному уверенно, держа руки в карманах пиджака, причем один из них оттопыривался так, что Расселу показалось — там пистолет.
Дарроу продолжал отступать назад.
— Вы получили ложный донос, майор, — сказал он тихим голосом.
— Однажды Сильвия уже пыталась меня в этом убедить. Вот почему я здесь. И говорю в последний раз…
Тут он заметил Рассела и резко замолчал. Дарроу оглянулся.
— Мистер Рассел, — сказал он, — не могли бы вы подтвердить, что здесь никого не было.
Темные глаза майора скользнули по спальне, и еще нескольких секунд все поведение его оставалось настолько угрожающим, что даже Рассел испугался того, что могло здесь произойти. Дело было даже не в угрозе оружием, а в тех безумных вспышках в его глазах, которые, казалось, питались неукротимой внутренней ненавистью. Затем, словно гордость и его собственные представления о достойном поведении запрещали дальнейшие расспросы, майор резко повернулся и ушел через гостиную.
Дверь хлопнула, и в комнате воцарилась тишина. Дарроу выругался. На висках у него блестели капли пота. Когда он заговорил, в голосе звучало облегчение.
— Спасибо.
— За что?
— Просто за то, что ты здесь оказался. У майора явно отказал предохранительный клапан, и он взорвался бы как паровой котел.
— И у него был пистолет.
— Либо пистолет, либо очень хороший информатор.
Рассел пожал плечами, не слишком заинтересовавшись происшедшим, но не мог удержаться от одного вопроса:
— Полагаю, что брюнетку зовут Сильвия?
— Да.
— Она симпатичная.
— Да, — Дарроу рассеянно вздохнул. Прежде чем он успел что-либо добавить, зазвонил телефон.
Он поднял трубку, по односложным репликам ничего нельзя было понять, пока в конце Дарроу не сказал: «Ладно, да, немедленно…»
— Послушай, — добавил он, повесив трубку, — мне нужно уйти. В баре в гостиной есть ликеры, а в холодильнике должен быть лед. Хозяйничай сам. Только не забудь, — он показал на две коробки, стоявшие на столе, — взять их с собой, когда будешь уходить.
Рассел не двинулся с места, пока металлическая дверь не щелкнула. Потом положил сувениры в карман и медленно прошел в гостиную. Подошел к буфету, открыл дверцы, разглядывая разнокалиберные бутылки, открыл пластмассовую коробку в холодильнике и обнаружил там изрядное количество льда. Послеобеденная жара уже начала проникать в комнаты, но после некоторого колебания он закрыл дверцы, решив, что еще слишком рано для выпивки. В конце концов он повернулся и направился к выходу. До двери оставалось четыре фута, когда опять раздался звонок.
Открыв, он обнаружил на площадке юную, стройную, длинноногую девушку. На ней было простое ситцевое платье, подпоясанное в талии, в руках — плетенная из соломы сумочка. Скуластое лицо покрыто загаром, как и голые ноги. Каштановые волосы выгорели на концах от солнца. Когда она прошла мимо него, взгляд ее был столь же решителен, как и линия подбородка.
— Меня зовут Клер Треман, — заявила она без всяких предисловий.
Джим улыбнулся. Он просто не мог удержаться. Такую спонтанную реакцию могло объяснить лишь то, что девушка была совершенно потрясающей. Его: «Как вы поживаете?» — было проигнорировано полностью.
— Я пришла за десятью тысячами долларов, которые вы должны моему отцу, — сказала она. — У меня есть записка и доверенность от адвоката.
Рассел ничего не ответил, так как не имел понятия ни о каких деньгах, но его охватило мгновенное и необъяснимое желание познакомиться с ней поближе. Несмотря на ее злость и возмущение, что-то подсказывало ему, что это именно та девушка, которую он мечтал однажды встретить, и теперь, понимая, что она принимает его за Макса Дарроу, весь во власти охватившего его порыва он спросил:
— Вы ведь не здешняя, не так ли?
— Вы прекрасно знаете, откуда я, — холодно отрезала она. — Мой отец писал вам четыре раза, я писала сама, а теперь я наняла адвоката-американца, у которого практика здесь и в зоне Панамского канала.
— Ну…
— Я подумала, что сначала нужно прийти сюда, — продолжала она, совершенно игнорируя попытки ее прервать, — потому что адвокат может и не понадобиться. Будет куда проще, если вы просто заплатите то, что действительно должны.
Он слушал ее, не обращая внимания на слова, разглядывая ослепительно красивые глаза и линию губ. Потом медленно улыбнулся, поняв, что пришла пора положить конец обману.
— Меня зовут Джим Рассел, — представился он. — Мистер Дарроу ушел несколько минут назад. Он не был уверен в том, что вернется.
В первый раз она по-настоящему взглянула на него и увидела, что к ней вежливо склонился, чтобы компенсировать разницу в пять-шесть дюймов роста, молодой человек в чуть помятом, но хорошо сшитом костюме. Грубоватое лицо его можно было назвать скорее мужественным, чем симпатичным. Оценив выражение лица и открытость взгляда, она поняла, что он говорит правду, и сразу почувствовала себя так неловко, что краска залила щеки. Это сделало ее еще симпатичнее. В замешательстве она махнула рукой и тихо произнесла:
— О, простите меня. Я просто полагала… я думала…
